Первым словом Марины Гансовны Куликовой были не “мама”, не “папа”.

А …. “дырка”.

-Вот с того дня жизнь моя дырявая и начинается. Дядя помогал мне надевать носочки шерстяные, а я поглядела на пятку и сказала “дырка”.

Папины родители

Марина родилась в интересной и доброй семье. Дедушка (папа отца) в свое время был настройщиком музыкальных инструментов при царском дворе. Бабушка, его жена была домохозяйкой.

-Бабушка в молодости была горничной, но своим хулиганистым характером и чувством юмора смогла покорить деда. Она была немка, но хорошо знала русский язык. При каждом удобном случае потешалась над дедушкой. Однажды, они еще не были женаты, она пришла к ним в дом и при всех, и при матери в том числе, громко спросила: “Вот я иду и слышу: ёф твоюмать, ёф твоюмать. А что это такое”? - Дедушка стал весь красный от стыда. Хулиганила… Хулиганила…

Мамины родители

Мама Марины Гансовны была певицей в Ленинградском Малом оперном театре. А вот вторая бабушка, Анна Генриховна, мамина мама была бонной. И воспитывала, как вы думаете, кого? Будущего Николая второго.

-Бабушка закончила Институт благородных девиц, и ее очень любила мама Николая второго, Мария Федоровна. У нас были вещи, которые она ей подарила.

-Мужем бабушки-бонны был распорядитель балов при царском дворе. Вот такая у нас была семья. Замечательная семья.

_______________________

Судьба молодых родителей

Мама с папой жили в соседних домах и с детства друг друга знали.

-Мама папу очень любила. Когда началась война и театр эвакуировали в Казахстан, она осталась, сказав: “Сейчас война, мужчины нужны, его обязательно выпустят из тюрьмы. Как же так, он придет домой, а меня нет”.

Марина еще не родилась, когда 22 января 1938 года за отцом приехал черный воронок. Его обвинили в контрреволюционной деятельности.

25 марта 1938 года он был уже расстрелян. Вслед за отцом пришли и за мамой, но, увидев, что она на последних месяцах, отпустили. Но только на время. Ей дали возможность родить Марину.

Когда малышке было три недели, ее снова забрали и отправили в лагеря.

-Маму вызвали в редакцию газеты “Правда” и сказали, что она должна написать заметку о том, что ее муж “враг народа”.

Мама возмутилась: “Вы что? Мы росли в одном дворе. Я его знаю с детства, он был комсомольцем. Какой он вам шпион?!”

Маму отпустили только потому, что она, не выдержав лагерной жизни, попала в сумасшедший дом.

Какое-то время у мамы не было ко мне особых чувств. Однажды, когда мы шли к бабушке под сильным дождем, я наступила на лужу, а мама как треснет меня по заднице, я аж подпрыгнула. Это было возле дома бабушки. На мой крик прибежал дядя, взял меня на руки и воскликнул: “Ты что делаешь, это твой ребенок”.

А воспитывали меня дядя Володя, мамин брат и бабушка Анна Генриховна, мамина мама, которая была в свое время бонной.

-Мой дядя Володя во время войны работал в политуправлении фронта. Он рассказывал, как приносил нам паек: “-Паек получу, приду к вам. Начинаю раскладывать на столе. Ты маленькая, сразу не хватаешь, а она свою схватит, съест и тут же за твое. Я ей: “Муся, это же твоя дочка”.

У мамы было помутнение рассудка, лагерь не прошел для нее бесследно.

Марина Гансовна хорошо помнит, как в блокаду мама пока еще театр не уехал, а она работала, приносила столярный клей. Они заливали этот клей водой и ждали, пока он набухнет. Получалось коричневое желе, которое они ели.

-Однажды мы с братом нашли во дворе воробья. Морозы были страшные, воробей просто замерз. Мы его принесли, бабушка была так рада, она его ощипала и сварила в большой кастрюле бульон. Когда мама была более-менее здорова, приносила еловые ветки, которые мы тоже варили и пили чай.

Мы еще дядино пальто съели. Кожаное. Помню отмачивали, потом варили. Выживали вот так.

Помню я как разбомбили Бадаевские склады. Бабушка дала мне ведерко поменьше, себе взяла большое и мы пошли туда. Все шли туда. По земле текла коричневая жижа. Там было намешано все: сахар, масло. Мы вот эту жижу в ведрах принесли домой. Это было во как хорошо. Как вкусно.

А потом ничего не было, елки-палки. Ни воды, ни электричества, горшки в подъезд выливали, и во двор. Мать честная! И ведь не болели. Голодные были, а не болели. Только умирали от голода.

Марина Гансовна рассказывает, что по телевизору даже половины ужасов не показывают, обо всем могут знать только те, кто там был и на себе все прочувствовал.

Чтобы дети не просили есть, тетя со своей дочерью брала и маленькую Марину гулять. У нее были очень красивые довоенные одежды и маленькую Марину очень красиво наряжали.

Однажды к тете подошла совершенно чужая женщина и сказала, чтобы она малышку поскорее увела и ни в коем случае одну не оставляла. И так красиво не наряжала. Ее запросто могли украсть изголодавшиеся люди.

В семье никогда не было принято спать с детьми. Но тот вечер девочка запомнила. Она пришла к матери и попросила взять ее к себе. Мама отказалась, сказав, чтобы шла к брату. -Мусечка, (так бабушка звала маму) возьми ее к себе.

-Я полезла к маме. Утром проснулась, хочу спуститься, кровать высокая была, толкаю маму, а она лежит, красивая такая, глаза большие, голубые и широко раскрытые и волосы черные. Я толкаю, она не шевелится.

На мой плач пришла бабушка и закричала слабым голосом: -Гарик, возьми Марину. Мусечка умерла!

Маму я запомнила очень веселой и постоянно поющей. Меня к ней все время тянуло. Я ждала ее с работы, чтобы она поскорее приехала и спела мне. Она пела мне: "Спи моя радость, усни".

Вы же за ней пришли. Забирайте!

Вскоре за бабушкой пришли. Чтобы арестовать. Пришли в блокаду. Пришли только потому, что она была немкой, потому что служила при царском дворе.

То что было потом, Марине рассказал брат, который запомнил все до мельчайших подробностей. Спустя несколько дней умерла и бабушка. Брат укрыл их простынями и закрыл в комнате. В те дни по квартирам ходили волонтеры-комсомольцы.

В один из дней пришли люди. Незнакомые и не волонтеры.

-Пришли брать бабушку. Арестовывать ее, 73-летнюю.

-Анна Генриховна у вас?- спрашивают.

-Да, у нас, - сказал брат откинув простынь. -А это дочь ее, Мария Васильевна.

-Ааа, умерли. Ну мы пошли тогда, - сказали они и повернулись, чтобы уйти.

-Нееет, вы не пошли. Вы же за ними пришли? Так забирайте, - сказал брат разозлившись.

Люди вернулись с большими санками и забрали бабушку с мамой. И все.

Только позже дети узнали, что их захоронили на Пискаревском кладбище.

Какое-то время дети жили одни.

-Брат у меня был очень умный и красивый. Но такой избалованный был до войны. Его все любили и баловали. Как же: первый ребенок, мальчик.

Дядя Володя, который приходил за нами присматривать, сказал ему перед мобилизацией на фронт: - Гаричек, ты один остаешься. Ты Мариночку не бросай. Ты один у нее.

И брат меня никогда не бросал. А я такая зараза была.

Помню, брат меня в бомбоубежище тащил. У меня был синенький костюмчик и синие туфельки и красненький костюмчик и красные туфельки.

И я начинала орать, потому что красненький костюмчик очень кусачий, а синенький мягкий. И он на меня синий костюмчик надел, и никак не мог найти туфельки синенькие.

Я: - Давай синие!

Он: - Да бомбежка уже началась! Мы не успеем с тобой!

Я: -Я не пойду в красных туфлях и синем костюме!

Крейсер "Марат"

Через несколько дней после смерти мамы и бабушки брат повесил себе на шею кастрюлю, одел сестренку и сказал: “Пойдем”.

-Куда пойдем?

-Ну надо искать, что поесть.

В те дни Балтийский флот встал на Неве. Вмерз в реку. Там же стоял крейсер “Марат”.

Дети подошли к часовому и брат сказал: “-Дяденька, а наш папа тоже моряк”.

-Часовой нас не прогнал, а повел за собой. Нам дали рисовую кашу и компот. А ложки брат с собой конечно, не взял. Он с ладошки кормил меня и ел сам.

Так в крейсере “Марат” детей подкармливали несколько дней. Потом о сиротах сообщили в органы и детей оформили в детдом.

Детские панамки

Весной, когда открылась Ладога, детей повезли на кораблях. На одном берегу были фашисты, на другом наши. Корабли плыли под непрерывными обстрелами. На корабль, который шел впереди корабля, на котором плыли Гарик и Марина, попала бомба.

-Прямое попадание было. Как сейчас помню. Корабль полностью разбомбило. И только детские панамки на воде. Много панамок.

Мы поплыли дальше. Все боялись, кричали, ложились на палубу.

Детдом

Дети попали в детский дом рядом с лагерем военнопленных.

-Их охраняли маленькие, шустренькие, полненькие итальянцы. Немцы раздевались до пояса и из одежд выгоняли вшей. Мы разговаривали с ними. Они просили у нас лук, хлеба. Если могли, мы давали, а взамен они делали нам игрушки.

Училась я хорошо, но очень много хулиганила. Почему хулиганила? Потому что мне скучно было, а еще нашкодивших ставили к печке, а печка была теплая. Каждое утро я придумывала новое “хулиганство”, чтобы меня опять к печке поставили.

“Что же сегодня придумать, ведь учительница на вчерашнее уже не будет реагировать. Надо что-то новенькое придумать”, - думала я.

Девочка была немкой по национальности и с фамилией Герман. Герман Мария Гансовна, а брат Гарри Гансович Герман.

-Мы часто дрались, нас с братом часто били. Дети были злые, а для них мы были фашистами. У нас отнимали хлеб, а брат меня всегда защищал. Брата забрал к себе дядя. Меня он не мог забрать тоже. Его жена меня недолюбливала. Но на брата я никогда не обижалась. Когда брат уезжал, он попросил друга Сашу присмотреть за сестрой.

Саша стал для Марины вместо брата.

-Я уже тогда в Сашу влюбилась. Он стал моряком. А моя подруга его отбила у меня. Я так обиделась. Он был моей первой любовью. Я после этого пять лет к парням вообще не подходила. Даже когда у меня родилось двое детей от своего мужа, и я их без памяти любила, продолжала думать, а если бы они были Сашиными.

Дядя приехал к Марине только в 1948-м году в гости. Воспитательница позвала девочку и сказала: -Гляди, кто-то идет. Кажется это к тебе.

Когда дядя вошел, Марина его не узнала. Дядя достал коробку, открыл, а там красивая кукла. За куклой Марина пошла. Тогда и дядю обняла, а он заплакал.

-Мы дружно в детдоме жили. Дружно. Морозы тогда стояли 40 градусов. И зимы были не сырые. А окна. Какие узоры на окнах мороз рисовал. Веточки еловые, звездочки. Это иней. В каждой спальне печке была.

А по вечерам мы читали по ролям. Какие только книги мы не перечитали. Мы были голодными, а нас, несмотря на голод, было 20 отличников. Нам не есть хотелось, а жрать. У нас во дворе даже трава не росла. Мы ее всю съедали.

Дети шли парами по улице, когда навстречу им повстречалась плачущая бабушка. Утирая слезы она сказала: “Детоньки. Война закончилась.”

В этот день праздничный детям дали гороховый суп.

Мимо детского дома пролегала железная дорога. Каждый день дети провожали солдат, которые ехали с победой. А солдаты кидали детям что у них было: печенье, конфеты.

Марина попала в детский дом в 4 года, а пробыла там 10 лет. После детского дома Марину распределили в ремесленное училище.

Отец

Марине Гансовне все время не давала мысль об отце. Что он такого сделал, что его посадили и расстреляли. За что. В один из дней ее вызвали на Лубянку. Девушке не могли не показать документы, касающиеся его отца. Он был уже реабилитирован.

-Когда я вышла из Лубянки, я была в таком состоянии, что дай мне автомат, я бы перестреляла всех. Перед глазами было красное все. Какие глупости я там прочитала.

В начале дела папа писал красивым ровным почерком, а в конце уже были одни кляксы и ужасные буквы. Так ему отбили пальцы.

Марина выяснила, что папа попал в тюрьму по доносу своего институтского друга, который всегда ему завидовал. Семья папы была состоятельная. Этот друг каждый день приходил к отцу.

Перед уходом из Лубянки Марину попросили подписать бумагу, где было написано, что она не будет мстить этому “другу” отца и их семье.

-А я им говорю, да пошли они, буду я еще им мстить. Папа. Какой он шпион. Он мальчишка 27-летний был. За просто так мальчишку погубили.

Когда папу забирали, они конфисковали все добро, которое было в доме. Среди вещей были подарки царицы, простыни, полотенца с царскими вензелями, столовое серебро, фарфор. Когда я спросила, где теперь наши вещи, мне сказали, что концов теперь не найти, а листочки из дела были вырваны.

Когда я изучила все дело, его пришел забирать человек в форме. Он увидел, в каком я состоянии и сказал: “Могу только вам сказать, если вас это успокоит. Володю, который донес на вашего отца, тоже арестовали, и тоже расстреляли. Тогда конвейер был”.

Была обида и Марины Гансовны. Была и есть. Это часть ее жизни. За отца.

-Что я могла, я добилась в жизни сама. Квартиру я сама купила. Все, что в России есть, у меня тоже есть. Льготы. Я ветеран труда, я реабилитированная, я блокадник, я инвалид.

Несмотря на всю тяжелую судьбу Марина Гансовна сохранила удивительное чувство юмора. У нее осталось много привычек, которые были в блокаду. Например, крошки она до сих пор подбирает.

-Вот сейчас у меня сумка кожаная, - смеется Марина Гансовна, - я смотрю на нее и говорю: "Милая моя, я ведь тебя могу и съесть. Ты у меня старенькая, а выбрасывать мне тебя жалко".