«Жизнь Евтушенко – это мешок, набитый пулями и поцелуями».

(Гонсало Аранго)

Евгений Александрович, традиционно приезжая в родной Политех для выступлений, никогда не обходил стороной расположенный совсем рядом старейший книжный магазин «Библио-Глобус», который тоже стал для него местом притяжения – душевной камерной площадкой для общения с читателями.

Несколько лет назад Евтушенко читал в «Библио-Глобусе» свою поэму «Дора Франко». Как он читал! Вдохновленно, «на разрыв», перенося слушателей на сорок лет назад и погружая в любовную приключенческую поэму собственной юности. Голос у поэта всегда молодой, звенящий задором, а его стихи не вызывают даже малейших сомнений в неискренности.

«Моя поэзия всегда была исповедального характера, иначе и не может быть. Я никогда ничего не прятал от людей». В его выступлении звучала ностальгия по шестидесятым, и он назвал это чувство «благородным», невзирая на неоднозначность этого времени.

1968 год, когда для поэта «все совпало»: цензура, борьба с диссидентами, когда ему порой приходилось подписывать множество разных писем, защищая людей, за что почти всегда попадало… Рассказывая предысторию создании «Доры Франко», поэт с головой окунулся в трагические воспоминания: «Моя первая книжка на иностранном языке «Нежность» вышла в Чехословакии, за 11 лет до событий «чехословацкой весны». Я всегда был социалистом-идеалистом, поддерживая идеи «социализма с человеческим лицом». Искорежилась эта идея на моих глазах».

Евтушенко написал протест в правительство, сказав, что вторжение танков в Чехословакию приведет к концу социализма в Европе:

Танки идут по Праге

в закатной крови рассвета.

Танки идут по правде,

которая не газета.

Танки идут по соблазнам

жить не во власти штампов.

Танки идут по солдатам,

сидящим внутри этих танков.

«Я всегда мечтал, чтобы мои стихи нашлись бы где-то на поле брани, в кармане солдатской шинели, пробитые пулями за правое дело», – вспоминает поэт.

Волею судеб на одном из танков входил в Моравию Николай, бывший одноклассник Евтушенко. Танк слеп, когда он движется, и мощная машина на полном ходу наехала на девятилетнюю девочку, которая сразу погибла. Николай, увидев мертвого ребенка, выстрелил себе в сердце. Из нагрудного кармана комбинезона танкиста достали окровавленный томик стихов Евгения Евтушенко «Шоссе энтузиастов»…

Такая трагедия… Узнав об этом, Евтушенко, по его словам, был очень близок к самоубийству; он попросил своего друга Пабло Неруду о помощи – уехать на время, забыться. Чилийский поэт помог советскому собрату, и Евтушенко отправился в полугодовую поездку в Латинскую Америку, где и познакомился с колумбийской фотомоделью Дорой Франко.

Очень личная поэма с подзаголовком «доисповедь» увидела свет почти полвека спустя:

В шестьдесят восьмом –

полумертвым,

угорелым я был, как в дыму.

Мне хотелось дать всем по мордам,

да и в морду – себе самому.

В шестьдесят восьмом все запуталось,

все событиями смело.

Не впадал перед властью в запуганность –

испугался себя самого.

«Этого времени нельзя забыть, – без пафоса говорит Евгений Александрович, – не брезговать этой ностальгией, не думать, что она разрушительна. Ностальгия не есть прошлое. Это тоска по тому, что недоосуществлено». Ведь что находят читатели в поэзии шестидесятников? «Они находят то, для чего и существуют поэты. Они находят чувства, драгоценность жизни и мелочность нытья перед лицом такого драгоценного подарка как жизнь».